«стихийной тягой населения к реакции, порожденной политикой большевизма»[533]. Поэтому директива ЦК ПСР всем организациям партии от 5 сентября 1919 г. с установкой на деревню как основу для организации «третьей силы» обрекалась на неудачу. Большевики, в отличие от эсеров, не смущались в конъюнктурных целях идти на любые тактические компромиссы и союзы, давать обещания, даже заведомо невыполнимые, если того требовала текущая ситуация.
Другой причиной отсутствия возможности рассматривать эсеров в виде «третьей силы» являлась расколотость и разрозненность самой партии. Политика сибирских и дальневосточных эсеров не совпадала с официальной политикой партии, как «третьей силы». Партия эсеров была категорически против создания и деятельности крестьянских союзов. Позиция партии основывалась на установке: организация крестьянства должна строиться на почве политической программы, а не на почве профессиональных крестьянских интересов. Крестьянские союзы создавались без участия партии эсеров[534].
Весной 1919 г. возник Сибирский союз социалистов-революционеров. Позиция этого союза также существенно расходилась с официальной позицией партии. Союз считал необходимым, прекратив вооруженную борьбу с Советской властью, предоставить населению возможность самому выбрать себе форму власти: Учредительное собрание или Советы. В политике эсеров на Украине и Юге России была разноголосица не меньшая, чем в политике сибирских и дальневосточных эсеров: на Украине существовали Украинская партия эсеров и собственно эсеровские организации во главе с Всеукраинским областным комитетом, соперниками эсеров на роль «третьей силы» выступали украинские националисты – «самостийники».
Возрос контроль органов большевистской власти за уцелевшими осколками различных партий. В каждой губернии представители некоммунистических партий находились на учете ВЧК. Так, в Тюменской губчека в сентябре 1920 г. на учете значилось 128 меньшевиков и эсеров[535].
После разгрома Колчака и Деникина политика партии эсеров не претерпела принципиальных изменений. В циркулярном письме ЦК ПСР ко всем местным организациям партии эсеров от 13 мая 1920 г. содержались следующие положения: «Возможна новая полоса разрозненных крестьянских бунтов, в которых будет бесплодно растрачено много крестьянской энергии. Во избежание распыления крестьянской энергии в местных вспышках развернуть перед деревней перспективы широкой организованной массовой политической кампании, которая предварительно должна быть подготовлена и требует от крестьян каждой отдельной местности терпения, выдержанности и самодисциплины»[536]. Х Совет партии социалистов-революционеров в августе 1920 г. в специальной резолюции дал объяснение неудачи многочисленных крестьянских восстаний как следствие неорганизованности и политической незрелости крестьянства, не умевшего в своей борьбе с большевистской властью «подняться до понимания общегосударственных задач и методов борьбы». Резолюция Х Совета ПСР содержала задачу: «настойчиво разъяснять крестьянству бесплодность и вредность случайных, неорганизованных и беспорядочных вспышек и стихийного бунтарства против режима коммунистической власти, так как в условиях распыленности и дезорганизованности крестьянских масс подобная тактика обречена на гибель и неудачу»[537].
Трудно представить себе даже гипотетическую возможность в отношении крестьянской среды «подняться до понимания общегосударственных задач и методов борьбы». Тем не менее осенью 1920 г., в условиях начала массовых и мощных протестных крестьянских выступлений по всей стране, эсеры настойчиво продолжали утверждать прежние установки. В письме ЦК ПСР ко всем организациям партии эсеров от 1 октября 1920 г. разъяснялась резолюция сентябрьской (1920 г.) конференции ПСР: «в будущем возможна вооруженная борьба против большевистской диктатуры, но при условии, что само движение будет носить народный характер, исключающий возможность узко-заговорщического авантюризма, когда широкие слои трудового населения ходом революции будут толкаться на путь непосредственной активной борьбы». Партийное руководство эсеров считало, что партия не должна базироваться в своей политической и социальной борьбе «на зыбкой почве политически аморфного бунтарства», спекулировать «на народном озлоблении». Поэтому большая политическая и организационная работа должна предшествовать моменту выступления активных сил. Эсеровское руководство более чем сдержанно относилось к многочисленным, но разрозненным, стихийным крестьянским выступлениям. Даже «антоновщину» партийное руководство эсеров оценивало как «полубандитское» движение[538].
В разгар крестьянской войны в России (антоновщина в центральной части России, махновщина на Украине, Западно-Сибирское восстание и др.), 25 февраля 1921 г. в директиве ЦК партии социалистов—революционеров местным партийным организациям эсеров давались следующие установки: предостерегать крестьянство от разрозненных стихийных выступлений, разъясняя их практическую нецелесообразность; предупреждать возможность вспышек на почве отдельных вооруженных столкновений крестьянства с продотрядами, карательными отрядами и представителями коммунистической власти, так как такие локальные вспышки наносят ущерб общему движению. Руководство партии эсеров рассматривало в качестве объективной необходимости наличие длительного периода оформления классового самосознания крестьянства. Принятая 11 марта 1921 г. Инструкция ЦК партии социалистов—революционеров местным партийным организациям эсеров определила лозунг текущей работы: выборы всероссийского Учредительного Собрания для установления основных законов Республики и закрепления социальных завоеваний революции[539].
Особенно наглядно беспомощность партии эсеров проявилась в ряде заявлений партийного руководства о непричастности эсеров к крупнейшим протестным крестьянским движениям. 3 июля 1921 г. было обнародовано заявление центрального оргбюро партии эсеров в президиум ВЦИК, Совнарком, РВСР и Реввоентрибунал Особой армии в Тамбовской губернии, в котором объявлялось: ни партия в целом, ни отдельные члены партии эсеров никакого участия в Тамбовском и Сибирском повстанческом движении не принимали и связи с ним не имели; категорически опровергалось как «надуманная провокация» «стремление квалифицировать имевшие место в отдельных случаях факты высказываний некоторых членов партии о характере движения как идейное руководительство или „связь“ с повстанческим движением»[540]. Данное заявление партийного руководства эсеров имело свою предысторию. Еще в июне 1920 г. в Тамбове большевиками были арестованы, по обвинению в идейном руководстве крестьянским движением, эсеры Бондаренко, Данковский, Алпатский; по обвинению в создании беспартийного Союза трудового крестьянства в Западной Сибири в 1920—1921 гг. арестованы эсеры Герштейн, Федорович, Тарабукин, Маргулина, Габель, Свирская, Горохов, Рукавишников, Пузырев, Дзепа-Жилинский, Табамаков. Руководство партии фактически открестилось от своих членов. В Обращении партии эсеров к соцпартиям всех стран от 10 июля 1921 г. утверждалось: час борьбы с большевиками еще не настал, члены партии эсеров не могли участвовать в Союзе трудового крестьянства в Западной Сибири, так как цели данного Союза не совпадали с целями партии эсеров. Руководство партии напоминало, что оно ранее неоднократно предупреждало о недопустимости вступления своих членов в данный Союз и содействия ему[541]. Подобные действия и заявления партийных лидеров нельзя квалифицировать иначе, как предательство.
Изложенный выше материал опровергает идеологический миф о руководстве крестьянским протестным движением со стороны эсеров. Апофеозом данного заключения может служить следующий исторический факт: после известного судебного процесса над эсерами ГПУ отправило телеграмму всем губкомам и обкомам РКП (б) в августе 1922 г. за подписью генерального секретаря ЦК РКП (б) И. В. Сталина с партийной директивой по окончательному «разгрому всех эсеровских организаций и недопущении их зарождения»[542].
Другим идеологическим мифом является характеристика повстанческого крестьянского движения как следствие заговоров и руководства белогвардейского офицерства. Опровержением данного мифа может служить анализ состава руководителей и участников крестьянской войны в России. Крестьянским протестным движением руководили народные вожаки. Перечислим некоторых руководителей повстанцев:
Аверин И. С. – уроженец села Большая Ижмора Пензенской губернии. В годы Первой мировой войны дослужился до чина подпоручика. После войны занимался крестьянским хозяйством. В ходе восстания 23 февраля 1920 г. в родном селе назначен начальником обороны села.
Ефремов И. С. – уроженец села Большая Ижмора Пензенской губернии. В годы Первой мировой войны – унтер—офицер. После войны – красноармеец, занимался крестьянским хозяйством, был председателем сельского Совета. В ходе восстания 23 февраля 1920 г. в родном селе избран председателем «нового правительства», один из руководителей обороны села.
Голосов Петр – крестьянин, уроженец села Русская Борковка Ставропольского района Самарской губернии, активный участник «чапанки». В 1919 г. – комендант захваченного повстанцами г. Ставрополя.
Горин Елисей – крестьянин Пугачевского уезда Самарской губернии. Унтер—офицер царской армии. В 1921 г. возглавил повстанческий отряд из крестьян преимущественно родного уезда.
Далматов Федор – уроженец села Орлов—Гай Новоузенского уезда Саратовской губернии. Служил в лейб—гвардейском гренадерском полку. Член РКП (б). Военком 7—го кавполка 2—й Туркестанской дивизии Сапожкова. В отряде Серова – председатель реввоенсовета и начальник политотдела.
Елисеев Иван – уроженец села Петропавловка Новоузенского уезда